Психологический комментарий к "Тибетской книге о Великом Освобождении"
Карл Густав ЮНГ
Психологический комментарий
к "Тибетской книге о Великом Освобождении"
Книга готовится к опубликованию в библиотеке сайта МЭФ "Интент"
"Противоположностей, в действительности, не существует. Так же не истинен и плюрализм. " |
I. ОБРАЗ МЫШЛЕНИЯ ЛЮДЕЙ ВОСТОКА И ЗАПАДА
Д-р Эванс-Вентц доверил мне написать комментарий к тексту, посвященному важной теме, а именно восточной «психологии». Я заключаю этот термин в кавычки потому, что ставлю под сомнение его употребление здесь. Пожалуй, не будет излишним отметить, что Восток не создавал ничего похожего на то, что мы называем «психология», а развил, скорее, философию и метафизику. Критическая философия, родоначальница современной психологии, в такой же мере чужда Востоку, как и средневековой Европе. Следовательно, слово «ум» в том значении, которое ему придают на Востоке, включает некоторую метафизическую коннотацию. Наша западная концепция ума утратила эту коннотацию со времени средневековья, и сейчас это слово стало означать «психическую функцию». Несмотря на то, что мы не знаем и не делаем вид, что знаем, что означает «душа», мы можем иметь дело с феноменом «ума». Мы отказываемся считать, что ум есть метафизическая сущность и что существует связь между индивидуальным умом и гипотетическим Вселенским Умом. Следовательно, наша психология есть наука о феноменах, полностью обособившаяся от метафизики. Развитие западной философии привело к тому, что ум оказался вытесненным из его собственной сферы и оторванным от его изначального единства с универсумом. Сам человек перестал быть микрокосмом и эйдолом, и его душа (anima) больше не является искрой (scintilla), единосущной Душе Мира (Anima Mundi).
Поэтому психология истолковывает все метафизические суждения и утверждения как феномены ума и рассматривает их как положения касающиеся ума и его структуры, исходящие, в конечном счете, из определенных ycтaновок 6eccoзнательного. Она не считает их абсолютно правильными или хотя бы пригодными для нахождения метафизической истины. Мы не располагаем интеллектуальными средствами распознавания того, является этот подход правильным или ошибочным. Мы только знаем, что не существует ни свидетельства, ни возможности доказательства истинности такого метафизического постулата, как «Ум Универсума». Когда ум заявляет о существовании Ума Универсума мы констатируем, что он просто делает утверждение. Мы не считаем, что с помощью такого заявления утверждается существование Вселенского Ума. Не существует аргумента, опровергающего это высказывание, как и нет доказательства того, что наш вывод в конечном счете правильный. Иными словами, вполне вероятно, что наш ум не что иное, как воспринимаемая манифестация Вселенского Ума. Однако мы не только не знаем ничего, но даже никаких предположений не можем строить относительно того, каким путем можно убедиться в том, что это так или не так. Психология поэтому считает, что ум не может утверждать ничего того, что находится за его пределами.
Признавая ограниченность нашего ума, мы поступаем в соответствии со здравым смыслом. Я нахожу в этом некоторую жертву, поскольку мы расстаемся с тем чудесным миром, в котором созданные умом вещи и существа движутся и существуют. Это мир "древних" людей, в котором даже неодушевленные предметы обладают живой исцеляющей магической силой, посредством которой они действуют в нас и мы — в них. Рано или поздно нам предстояло понять, что их сила есть в действительности наша собственная сила и их значимость есть создаваемая нами проекция.
Теория познания есть лишь последний шаг, выводящий человечество из детства, из мира, в котором созданные умом образы населяли метафизическое небо и преисподнюю.
Однако несмотря на неизбежную критику с позиций эпистемологии, мы твердо придерживаемся религиозной веры в то, что орган веры позволяет человеку познавать Бога. Как следствие этого Запад заболел новой болезнью — конфликтом между наукой и религией. Критическая философия науки стала как бы отрицательно метафизической, иными словами, материалистической — вследствие ошибки в суждении; материя была объявлена осязаемой и познаваемой реальностью. Однако эта целиком метафизическая концепция была гипостазирована некритическими умами. Материя — это гипотеза. Когда вы говорите «материя», вы фактически создаете символ некоего неизвестного, которое может быть также «духом» или чем-то еще. Оно может быть даже Богом. С другой стороны, религиозная вера сопротивляется отказу от своего докритического Weltanschauung [Мировоззрение (нем.)].
Верующие, вопреки наставлению Христа, стремятся оставаться детьми вместо того, чтобы стать, как дети. Они не хотят расстаться с миром детства. Один известный современный теолог пишет в своей автобиографии, что Иисус «с детства» был его добрым другом. Иисус — совершенный пример человека, проповедовавшего нечто отличное от религии его предков. Но imitatio Christi [Подражание Христу (лат.)], по-видимому, для них не означает жертву, психологическую и духовную, которую он должен был принести в начале своего пути и без которой он никогда бы не стал спасителем.
Конфликт между наукой и религией фактически вызван отсутствием взаимопонимания. Научный материализм просто ввел новый гипостасис, и этим совершил интеллектуальный грех. Он дал иное имя высшему принципу реальности и сделал вид, что им создано новое и разрушено старое. Если вы назвали этот принцип существования «Бог», «материя», «энергия» или как-нибудь иначе, в соответствии с вашими предпочтениями, вы не создали ничего; вы просто поменяли символ. Материалист — это метафизик malgre lui [Вопреки себе (фр.)]. Вера, со своей стороны, стремится удержать традиционное состояние ума в русле сентиментальности. Она не хочет расставаться с наивным детским отношением к созданным умом и гипостазированным образам. Она хочет, как и прежде, стоять на твердой почве и ощущать себя в безопасности в мире, все еще опекаемом всемогущими ответственными и добрыми родителями. Вера может включать sac-rificium intellectus [Принесение в жертву интеллекта (лат.)] (при условии наличия этого интеллекта, который может быть принесен в жертву), но не принесение в жертву чувства. Поэтому верующие остаются детьми, а не становятся, как дети, и они не обретают жизнь, потому что не теряли ее. Кроме того, вера конфликтует с наукой и в итоге получает по заслугам, ибо отказывается участвовать в духовном предприятии нашего века.
Всякий честный мыслитель должен признать зыбкость всех метафизических положений и, в частности, всех верований. Он также должен признать несостоятельность всех метафизических утверждений и открыть глаза на тот факт, что не существует никаких доказательств способности человеческого ума вытянуть себя за шнурки, иначе говоря, открыть что-либо трансцендентное.
Материализм есть метафизическая реакция на сделанное неожиданно заключение о том, что познание есть способность ума, а если оно вынесено за пределы мира человека, то — проекция. Эта реакция была «метафизической», поскольку человек со средним философским образованием не мог разобраться в существе гипостасиса, не осознав, что «материя» — всего лишь другое название высшего принципа. Отношение с позиций веры на этом примере показывает, как неохотно люди принимают критику со стороны философии. Вера также обнаруживает большой страх утратить оплот безопасности, существующий с детства, и оказаться в странном неизвестном мире, управляемом силами, которым нет дела до человека. На самом деле ничто не меняется в обоих случаях; человек и его окружение остаются такими же. Он только должен осознать, что он заперт в своем уме и не может ступить за его пределы даже в состоянии безумия и что образы его мира и его богов определяет его состояние ума.
Как я уже подчеркивал, в первую очередь структура ума ответственна за все, что мы можем утверждать в отношении метафизики. Мы также начинаем понимать, что разум не есть ens per se [Существующий сам по себе (лат.)], то есть независимая умственная способность, а психическая функция, зависящая от состояния психики в целом. Философская мысль есть продукт конкретной личности, живущей в определенное время в определенном месте, а не результат чисто логического и безличного процесса. В этом смысле она преимущественно субъективная. Имеет она объективную ценность или нет, зависит от того, мало или много людей думают так же. Ограничение человека пределами его ума как следствие эпистемологического критицизма неизбежно привело к психологическому критицизму. Этот вид критицизма не популярен у философов, поскольку они привыкли считать философский интеллект совершенным и безусловным инструментом философии. Однако этот их интеллект есть функция, зависящая от индивидуальных особенностей ума и определяемая со всех сторон субъективными факторами, совершенно отличными от внешних условий. Фактически мы уже так свыклись с этой точкой зрения, что «ум» полностью утратил свой универсальный характер. Он стал в той или иной мере индивидуализированным явлением без следов его прежнего космического аспекта как anima ratio-nalis [Разумная душа (лат.)]. Ум теперь рассматривается как субъективная, даже своенравная вещь. Тот факт, что ранее гипостазированные «универсальные идеи» оказались принципами ума, показывает нам, до какой степени является психическим весь наш опыт так называемой реальности. Фактически все, что думается, чувствуется, постигается, есть психический образ, и сам мир существует только до тех пор, пока мы в состоянии создавать его образ. В нас так отчетливо запечатлелся факт нашего заточения и ограничения психическим фактором, что мы готовы допустить даже существование в нем вещей, о которых мы не знаем: мы называем их « бессознательным».
Ум, представлявшийся универсальным и метафизическим, сузился таким образом до маленького кружочка индивидуального сознания, глубоко сознающего свою почти неограниченную субъективность и инфантильно-архаическую склонность к беззаботному проецированию и созданию иллюзий. Немало людей с научным складом ума пожертвовали даже своими религиозными и философскими склонностями, стремясь оградиться от неконтролируемого субъективизма. В качестве компенсации утраты мира, который пульсировал вместе с нашим пульсом и дышал с нами в едином ритме, мы ударились в погоню за фактами, стремясь собрать как можно больше фактов, горы фактов, намного превышающие число, которое в состоянии обозреть человек, каким бы гениальным он ни был. Мы свято верим в то, что это накопление случайных фактов создаст полнозначное целое, но полной уверенности в этом нет ни у кого из нас, потому что никакой человеческий мозг не может вычислить гигантский суммарный итог этого знания, добытого из бесчисленных источников. Факты погребли нас, и кто осмелится спекулировать ими, взамен получит неспокойную совесть, и недаром, ибо он сразу будет изобличен этими фактами.
Западная психология трактует ум как умственную функцию психики. Это образ мышления индивидуума. Безличный Вселенский Ум все еще упоминается в философских трудах, где он, по-видимому, фигурирует как осколок изначальной человеческой «души». Эта характеристика нашего западного мировоззрения может показаться немного суровой, но я не считаю, что она далека от истины. Во всяком случае нечто похожее выявляется при сопоставлении с восточным образом мышления. На Востоке ум есть космический фактор, самая сущность существования; в то время как на Западе мы только начали понимать, что он сущностное условие познания и, следовательно, когнитивного существования мира. Нет противостояния между религией и наукой на Востоке, потому что ни одна наука не строится там на страстной любви к фактам, и ни одна религия не основывается на простой вере; существует религиозное познание и когнитивная религия [Модернизированный Восток я намеренно исключаю из рассмотрения]. У наc человек несоизмеримо мал, и на все воля Божия; но на Востоке человек — это Бог, и он сам себя спасает. Боги тибетского буддизма принадлежат к области иллюзорной изолированности и созданных умом проекций, и однако они существуют, но у нас иллюзия остается иллюзией и, следовательно, есть полное ничто. Как ни парадоксально, но тем не менее это факт, что у нас мысль не имеет настоящей реальности. Мы смотрим на нее, как если бы она была ничто. Даже если мысль сама по себе истинная, мы считаем, что она существует только благодаря определенным фактам, которые, как утверждают, она формулирует. Мы можем создать такой весьма разрушительный факт, как атомная бомба с помощью этой вечно меняющейся фантасмагории действительно несуществующих мыслей, но нам кажется совершенно абсурдным, что когда-нибудь можно установить реальность самой мысли.
«Психическая реальность» есть противоречивая концепция, подобно «психике» и «уму». Под последними терминами одни понимают сознание и его содержание, другие допускают существование «темных» или «подсознательных» аспектов. Некоторые включают в психическую сферу инстинкты, другие исключают их. Огромное большинство считает психику следствием биохимических процессов в клетках мозга. Строят предположения, что именно психическая сфера заставляет функционировать клетки коры. Кто-то отождествляет «жизнь» с психикой. Но только незначительное меньшинство рассматривает психическое явление как категорию существования per se [Здесь: самого по себе (лат.)] и делает необходимые выводы. Действительно, парадоксально, что эта категория существования, без которой невозможно никакое существование, а именно, психика, трактуется как если бы она существовала только наполовину. Существование психики есть единственная категория существования, о которой мы имеем непосредственное знание, так как ничто не может быть познано, если оно вначале не появится как психический образ. Только существование психического непосредственно можно подтвердить. Мира, не принимающего формы психического образа, фактически не существует. Это факт, который за небольшими исключениями — как например, в философии Шопенгауэра — Запад еще полностью не осознал. Но на Шопенгауэра повлияли буддизм и Упанишады.
Даже поверхностное знакомство с мыслью Востока достаточно для обнаружения глубокого различия между Востоком и Западом. Восток опирается на психическую реальность, то есть на психику как на главное и единственное условие существования. Кажется, что это восточное мировоззрение обусловлено психологией или темпераментом и не является результатом философского анализа. Это типично интровертивная точка зрения, диаметрально противоположная типичной экстравертивной точке зрения Запада [1 Psychological Types, definitions 19 and 34, p. 542 ff. and 567 ff.]. Интроверсия и экстраверсия известны как свойства темперамента или даже конституции, которые в обычных условиях никогда намеренно не выказываются. В исключительных случаях они могут быть проявлены по желанию, но только в особой обстановке. Интроверсия является, если можно так выразиться, «стилем» Востока, обычной коллективной позицией, в то время как экстраверсия — это «стиль» Запада. На интроверсию здесь смотрят как на ненормальность, болезнь, то есть к ней относятся отрицательно. Фрейд квалифицирует ее как аутоэротизм, нарциссизм. Он разделяет свое отрицательное отношение к ней с философией национал-социализма современной Германии [Написано в 1939 г.] как к выпаду против общинности. Однако на Востоке наша хваленая экстраверсия воспринимается как стремление удовлетворять иллюзорные желания, как существование в сансаре, основание цепи нидан, кульминация которой — страдания мира в их совокупности [«Самьютта-никая» 12, «Нидана-самьютта».]. Всякий, кто сталкивался на практике со взаимным критическим отношением интроверта и экстраверта к ценностям друг друга, поймет суть эмоционального конфликта между позициями Востока и Запада. Для тех, кто знаком с историей европейской философии, поучительным примером будет служить начавшаяся еще при Платоне острая борьба вокруг «универсалий». Я не намерен подробно останавливаться на всех перипетиях этого конфликта между интровертами и экстравертами, но я должен указать на религиозные аспекты этой проблемы. Христианский Запад считает человека целиком зависимым от воли Бога или, по крайней мере, от Церкви как исключительного и утвержденного свыше земного орудия спасения человека. Восток, однако, настаивает на том, что человек — единственная причина своего совершенствования, ибо Восток верит, что человек достигает Освобождения собственными усилиями.
Религиозная точка зрения всегда выражает и формулирует основную психологическую позицию и связанные с ней специфические предрассудки даже в случае с людьми, которые забыли или же никогда не слышали о своей религии. Несмотря на все это, Запад — целиком христианский в том, что относится к его психологии. Тертуллианово anima naturaliter Christiana [Душа по своей природе христианка (лат.)]. Известное изречение Тертуллиана. — Примеч. пер. О.Т.) справедливо для всего Запада — не, как он думал, в религиозном смысле, а в психологическом. Благодать даруется из какого-то источника, во всяком случае, из внешнего. Любая другая точка зрения — абсолютная ересь. Поэтому вполне понятно, почему принижен мир человеческой души. Всякий, кто стремится установить связь между душой и идеей Бога немедленно обвиняется в «психологизме» или подозревается в болезненном «мистицизме». Восток, со своей стороны, терпимо и с состраданием относится к человеку, находящемуся на «нижних» духовных ступенях, когда он, слепо игнорируя карму, все еще обеспокоен грехом и терзает свое воображение верой в абсолютных богов, которые, если только взглянуть на них повнимательней, не что иное, как пелена иллюзии, сотканная его собственным непросветленным умом. Следовательно, важнее всего психический мир. Это всепроникающее. Дыхание, сущность Будды, То, Дхармакая. Все существование исходит оттуда, и все отдельные формы возвращаются туда. Это главный психологический предрассудок, проникающий во все фибры души человека Востока, независимо от его вероисповедания, довлеющий над всеми его мыслями, чувствами и поступками. Не менее ограниченным является человек Запада, независимо от того, к какой христианской конфессии он принадлежит. По нему, человек мал внутри, почти что ничто; более того, как сказал Кьеркегор, «перед Богом человек всегда виноват». Страхом, покаянием, обещаниями, послушанием, самоуничижением, добрыми делами и восхвалениями он умилостивляет великую силу, которой не является он сам, а Совершенно Другое, totaliter aliter, абсолютно совершенное и «внешнее», единственная реальность. Если немного видоизменить эту формулу и заменить Бога какой-нибудь другой силой, например, этим миром или деньгами, вы получаете полный портрет человека Запада — старательного, боязливого, преданного, уничижающего себя, предприимчивого, корыстного, не останавливающегося ни перед чем ради обретения благ этого мира — имущества, здоровья, знания, умения, общественного положения, власти и т.д. Какие самые распространенные устремления людей в наше время? Присвоить чужие деньги, собственность и уберечь свою. Человек, главным образом занят изобретением разных «измов», чтобы скрыть истинные мотивы и побольше нажиться. Я воздерживаюсь от описания того, что произойдет с человеком Востока, если он забудет о своем идеале состояния Будды, ибо не хочу наделять таким незаслуженным преимуществом мои западные предрассудки. Однако я не могу не поставить вопрос о том, насколько возможно и целесообразно подражать другому человеку, перенимая его мировоззрение. Нельзя соединить огонь и воду. Восточный подход выставляет в смешном виде западный и наоборот. Нельзя быть хорошим христианином и самому спасать себя, как нельзя быть Буддой и поклоняться Богу. Лучше всего признать существование конфликта, ибо возможно только безрассудное его разрешение или вообще невозможно никакое. Сложилось так, что Запад сейчас знакомится с необычными фактами духовной жизни Востока. Бесполезно преуменьшать эти факты или же строить шаткие, ненадежные мосты над зияющими пустотами между Востоком и Западом. Вместо того, чтобы заучивать наизусть методы духовной практики Востока и подражательски, совершенно по-христиански — подражание Христу! — следовать им, в какой-то мере насилуя себя, было бы гораздо правильнее выяснить, существует ли в бессознательном склонность к интроверсии, наподобие той, что стала руководящим духовным принципом Востока. Тогда мы сможем строить на нашем собственном основании своими собственными методами. Если же мы перенимаем эти вещи прямо с Востока, мы просто потворствуем нашему западному приобретательству по принципу, что «все хорошее находится в другом месте», откуда оно должно быть доставлено и накачано в наши опустелые души 1). Мне кажется, что мы, действительно, чему-то научились у Востока, когда поняли, что душа содержит богатства достаточно, чтобы не заимствовать его извне, что мы можем совершенствоваться сами благодаря помощи свыше или без нее. Но мы не сможем реализовать наши устремления, пока не научимся подавлять нашу духовную гордыню и нечестивую самонадеянность. Восточное мировоззрение отвергает чисто христианские ценности, и нехорошо закрывать на это глаза. Если наш новый подход будет собственный, незаимствованный, то есть будет основываться на нашей собственной истории, для его формирования необходимо полное осознание христианских ценностей и противостояния между ними и интроверсией Востока. Мы должны найти ценности Востока внутри, не вовне, ища их в самих себе, в бессознательном, тогда мы увидим, как велик в нас страх бессознательного и как сильно наше сопротивление. Из-за этого сопротивления мы сомневаемся в том, что кажется таким очевидным Востоку, а именно, в самоосвобождающей силе интровертивного ума. Этот аспект ума практически неизвестен Западу, хотя он составляет самый важный компонент бессознательного. Многие категорически отрицают существование бессознательного или же утверждают, что оно состоит только из инстинктов или вытесненных и забытых состояний, которые некогда были частью сознания. Для нас сознание непостижимо без эго; его отождествляют с отношением его содержания к эго. Если нет эго, нет никого что-либо сознающего. Эго, следовательно, всегда присуще процессу осознавания. Однако восточный ум не знает затруднений в постижении сознания безэго. Признается способность сознания выходить за пределы состояния эго; действительно, в его «более высоких» формах эго вообще исчезает. Такое отделенное от эго состояние ума может быть, для нас только бессознательным по той простой причине, что некому будет его наблюдать. Я не сомневаюсь в существовании состояний ума, выходящих за пределы сознания. Они утрачивают свое сознание точно в такой же степени, в какой v они выходят за пределы сознания. Я не могу представить сознательного состояния ума, которое не относится к субъекту, то есть к эго. Эго может лишиться своей силы — у него может быть отнято, например, сознание тела. Но пока есть сознание чего-то, должен быть тот, кто это осознает. Однако бессознательное есть такое состояние ума, которое никакое эго не осознает. Только опосредованно и косвенным путем мы в конце концов приходим к осознанию существования бессознательного. Мы можем наблюдать проявления элементов бессознательного, отделившихся от сознания пациента, находящегося в состоянии безумия. Но нет свидетельства того, что содержание бессознательного связано с центром бессознательного, как с эго. Фактически есть все основания считать, что такой центр даже невозможен. Тот факт, что Восток может так легко освободиться от эго, по-видимому, указывает на характер ума, который не похож на ум европейца. Безусловно, эго не занимает такого важного места у человека Востока, какое оно занимает у нас. Восточный ум представляется менее эгоцентричным, как если бы его содержание было менее цепко связзано с субъектом и больший акцент делался на состоянии ума при обессиленном эго. Также, по-видимому, Хатха-йога, в основном служит в качестве средств ослабления эго путем сдерживания импульсов. Несомненно, более высокие формы йоги, поскольку они приводят к самадхи, связаны с поиском состояния, в котором эго практически исчезает. Сознание в том смысле, который мы придаем этому слову, считается, безусловно, более низким состоянием авидьи (невежества), в то время как то, что мы называем «темным фоном сознания», понимается как «высшее сознание» 2). Следовательно, наша концепция «коллективного бессознательного» будет европейским эквивалентом буддхи — просветленного ума. Ввиду всего этого восточная форма «сублимации» сводится к удалению центра психического притяжения из эго-сознания, которое занимает среднее положение между телом и процессами создания и восприятия идей. Низшие полуфизиологические слои психики приводятся в подчинение аскезой, то есть упражнениями, и находятся под контролем. Они не отвергаются полностью и не подавляются огромным усилием воли, как это распространено у нас на Западе в процессе сублимации. Скорее, низшие психические слои приспосабливают и формируют путем терпеливого практикования Хатха-йоги, пока они не перестанут мешать развитию «высшего» сознания. Этому особому процессу, по-видимому, способствует то обстоятельство, что эго и его желания обуздываются благодаря той более высокой значимости, которую Восток обычно придает «субъективному фактору» [Psychological Types, p. 472 ff.]. Под этим я имею в виду «темный фон» сознания, бессознательное. Для интровертивного подхода вообще характерен акцент на априорные данные апперцепции. Хорошо известно, что акт апперцепций состоит из двух этапов: первый — перцепция объекта, второй — нахождение сходства с предсуществующим образцом, или концептом (ассимиляция), посредством которого «познается» объект. Психика не является несущностью, лишенной всех качеств. Это определенная система, составленная из определенных состояний и реагирующая определенным образом. Каждое новое представление, будь то перцепция или непроизвольная мысль, вызывает ассоциации, источником которых является кладовая памяти. Они немедленно возникают в сознании, создавая комплексную картину «впечатления», хотя это уже вид интерпретации. Состояние бессознательного, от которого зависит качество «впечатления», есть то, что я называю «субъективный фактор». Он заслуживает определения «субъективный», потому что объективности вряд ли можно достичь в результате первого впечатления. Обычно этому предшествует довольно трудоемкий процесс сверки, сравнения и анализа, позволяющий модифицировать и адаптировать непосредственные реакции субъективного фактора. Выделение на первый план субъективного фактора не подразумевает персонального субъективизма, несмотря на готовность экстравертивного подхода убрать субъективный фактор как «ничего другого, кроме субъективного, не представляющий». Психика и ее структура достаточно реальны. Как мы уже говорили, они даже трансформируют материальные объекты в психические образы. Они, воспринимают не волны, а звуки, не длину волны, а цвета. Существование таково, как мы видим и понимаем его. Бесчисленны вещи, которые мы можем видеть, ощущать и понимать самыми разнообразными путями. Совершенно независимо от личных предрассудков психика ассимилирует внешние факты своим путем, основанием которого в конечном итоге являются законы или модели апперцепции. Эти законы не изменяются, хотя в различные века и в различных частях мира они назывались по-разному. Люди, находящиеся на примитивном уровне, боятся ведьм. Мы, находящиеся на современном уровне, с опаской говорим о микробах. Там каждый верит в привидения, здесь каждый верит в витамины. Некогда люди были одержимы бесами, сейчас они не менее одержимы идеями и т.д. Субъективный фактор состоит в конечном итоге из вечных схем функционирующей психики. Каждый, кто полагается на субъективный фактор, основывается на реальности психического закона. Следовательно, нет основания говорить об этом человеке, что он ошибается. Если таким путем ему удается распространить свое сознание вниз, чтобы прикоснуться к основным законам психической жизни, он будет обладать той истиной, которую душа обретает естественным путем, если вследствие случайных обстоятельств ей не помешает непсихический, то есть внешний мир. Во всяком случае, его истину можно было бы сравнить с суммой всего знания, приобретаемого путем исследования внешних вещей. Мы на Западе считаем, что истина, только тогда удовлетворительна, когда она подтверждается внешними фактами. Мы верим в самоё точное наблюдение и исследование природы; наша истина должна совпадать с поведением внешнего мира, в противном случае она просто «субъективная». Подобно тому, как Восток отворачивает свой взор от танца пракрити (природы) и бесчисленных иллюзорных форм майи, Запад сторонится бессознательного и его "бесплодных" фантазий. Однако несмотря на свою интровертивную позицию, Восток знает очень хорошо, как обращаться с внешним миром. Также Запад, несмотря на свою экстраверсию, умеет обращаться с душой и удовлетворять ее потребности. У него есть институт, называемый Церковью, который с помощью ритуалов и догм дает выражение неизвестной душе человека. Ни естественные науки, ни современная техника ни в какой мepe не являются изобретенем Запада. Их восточные эквиваленты несколько старомодны или даже примитивны. Но то, что мы можем продемонстрировать в отношении духовного видения и психологических методов покажется таким же отсталым, как восточная астрология и медицина, если сравнить ее с западной наукой 3). Я не отрицаю роли христианской церкви, но попробуйте сравнить «Упражнения» Игнатия Лойолы с йогой, и вы поймете, что я имею в виду. Существует разница, и большая. Переход прямо с того уровня на уровень восточной йоги не более целесообразен, нежели внезапная трансформация азиата в наполовину испеченного европейца. Я питаю большие сомнения относительно, благодатности, западной цивилизации, и я испытываю такие же опасения относительно заимствования Западом духовной культуры Востока. Все же эти два противоположных мира встретились. Восток находится в процессе коренной трансформации. Он пережил сильнейшую необратимую встряску. Даже самые усовершенствованные методы европейского военного искусства успешно переняты. Наша беда представляется гораздо более психологической. Наша напасть — идеология, давно ожидаемый Антихрист! Национал-социализм приобретает черты религиозного движения, похожего на любое движение, начиная с 622 г. н. э. Коммунизм заявляет, что благодаря ему снова будет рай на Земле. Мы гораздо лучше защищены от неурожаев, наводнений, эпидемий и нашествий турок, чем от нашего духовного убожества, очевидно, имеющего слабую защиту от психических эпидемий. В своем отношении к религии Запад — экстраверт. Будет неверно считать, что христианство в наши дни настроено враждебно или, по меньшей мере, безразлично к мирскому и плоти. Напротив, хороший христианин — жизнерадостный человек, предприимчивый бизнесмен, храбрый солдат, наилучший в любой профессии. Мирские блага часто трактуются как награда христианину, и в Господней молитве прилагательное ?πιονσιοξ, super-substantialis [Это не неприемлемый перевод ?πιονσιοξ Иеронима, а древняя, основанная на духовных ценностях, интерпретация Тертуллиана, Оригена и других писателей.], относящееся к хлебу, давно изъято, ибо в материальном хлебе, очевидно, содержится гораздо больше смысла! Остается только заключить, что экстраверсия, когда она доходит до такого размаха, не может сформировать внутренний мир, в котором можно было бы найти что-либо не занесенное извне, не созданное с помощью человеческого учения или божественной благодати. Поэтому полное кощунство утверждать, что это дается человеку, дабы он сам достиг спасения. Ничто в нашей религии не наводит на мысль о самоосвобождающей способности ума. Однако новейшая психология, «аналитическая», или «комплексная», считает возможным существование определенных процессов в бессознательном, которые с помощью их символов компенсируют дефекты и беспорядочность сознательного поведения. Когда эти бессознательные компенсации становятся осознаваемыми с помощью аналитических методов, они вызывают такую заметную перемену в структуре сознания, что мы вправе говорить о новом уровне сознания. Этот метод не может, однако, вызывать сам процесс компенсации бессознательным. В этом мы зависим от бессознательной души, или «милости Божьей», — выбор слова не имеет значения. Но этот бессознательный процесс вряд ли может достигнуть сознания без технической помощи. Когда он выносится на поверхность, он в своем содержании обнаруживает поразительный контраст с общим ходом сознательного думания и чувствования. Если бы это было не так, он бы не имел компенсирующего эффекта. Однако первое следствие — это обычно конфликтная ситуация, ввиду того, что сознание сопротивляется вторжению извне очевидно несовместимых тенденций, мыслей, чувств и т. д. Шизофрения дает самые поразительные примеры таких вторжений, совершенно чуждых и неприемлемых по содержанию. В шизофрении это, конечно, вопрос патологических искажений и преувеличений, но любой человек, обладающий минимальным знанием того, каким должен быть нормальный материал, легко обнаружит сходство основополагающих образцов. Это фактически тот набор образов, встречающихся в мифологии и других архаичных концепциях. В обычных условиях всякий конфликт стимулирует ум и активность с целью нахождения удовлетворительного решения. Обычно, то есть в условиях Запада, позиция сознания произвольно восстает против бессознательного, поскольку все, исходящее изнутри расценивается в силу предрассудков как низшее или в какой-то мере ошибочное. Но в случаях, с которыми мы здесь имеем дело, молчаливо соглашаются не подавлять явно несовместимые по содержанию состояния, считая, что конфликт должен быть встречен и пережит. Вначале кажется, что решения нет, и этот факт тоже нужно перенести терпеливо. Создающаяся в результате задержка «подстегивает» бессознательное — иными словами, сознательная задержка создает в бессознательном новую компенсирующую реакцию. Эта реакция (обычно проявляющаяся в сновидениях) в свою очередь доводится до сознания. Таким образом, сознательный ум сталкивается с новым аспектом психики, который порождает новую проблему и видоизменяет неожиданным путем старую. Этот процесс продолжается до тех пор, пока первоначальный конфликт не будет удовлетворительно разрешен. Весь этот процесс называется «трансцендентная функция» [См. Psychological Types, p. 601 ff., s. v. Symbol, definition 51.]. Это одновременно и процесс и метод. Создание компенсации с помощью бессознательного — спонтанный процесс; сознательная реализация — метод. Функция называется «трансцендентной», потому что она облегчает переход из одного психического состояния в другое в результате столкновения противоположностей. Это описание трансцендентной функции очень краткое, и для более подробного ознакомления я отсылаю читателей к литературе, упоминаемой в сносках. Но я должен был обратить внимание читателей на эти психологические наблюдения и методы, потому что они указывают путь, с помощью которого мы можем получить доступ к тому виду «ума», о котором говорится в нашем тексте. Это создающий образы ум, матрица всех тех моделей, которые придают апперцепции присущий ей особый характер. Эти модели присущи бессознательному «уму»; они его структурные элементы, и только ими можно объяснить, почему некоторые мифологические мотивы встречаются практически повсеместно, даже когда миграция как средство передачи является в высшей степени маловероятной. Сновидения, фантазии и психозы создают образы по всей вероятности, идентичные мифологическим сюжетам, о которых данные лица ничего не знали даже косвенным путем, через посредство популярных фразеологизмов или символического языка Библии 4). Психопаталогия шизофрении, а также психология бессознательного, несомненно, демонстрируют существование архаичного материала. Какова бы ни была структура бессознательного, ясно одно: оно содержит неопределенное число мотивов или моделей архаичного характера, в принципе тождественных основополагающим мифологическим концепциям и подобным мыслеформам. Так как бессознательное есть матричный ум, оно обладает творческим началом. Это место зарождения мыслефррм. Как утверждается в нашем тексте, им является Вселенский Ум. Так как мы не можем придать какую-нибудь конкретную форму бессознательному, утверждение Востока о том, что Вселенский Ум не имеет формы (арупалока) и все же является источником всех форм, представляется психологически обоснованным. Поскольку форумы, или модели, бессознательного не принадлежат какому-нибудь определенному времени, являясь по-видимому, вечными, они наделяют специфическим ощущением вневременности, когда воспринимаются сознанием. Мы встречаем подобные утверждения в первобытной психологии: например, австралийское слово «алджира» [См. L. Levy-Bruhl. La Mythologie primitive, 1935, P- xxiii ff.] означает «сновидение», а также «страна предков», «время», в которое предки жили и все еще живут. Это, как говорится, «время, когда не было времени». Здесь обнаруживается явное сходство с конкретизацией и проецированием бессознательного со всеми его характерными свойствами — его манифестации в сновидениях, его праотцовский мир мыслеформ и его вневременность. Поэтому интровертивная позиция, переключающая внимание с внешнего мира (мира сознания) и сосредоточивающая его на субъективном факторе (фон сознания), обязательно вызывает характерные манифестации бессознательного, а именно, архаичные мыслеформы, проникнутые «праотцовским», или «историческим» ощущением, а вне их — чувство неопределенности, вневременности, единства. Необычное чувство единства — распространенный опыт во всех формах «мистицизма», и оно обычно происходит от общего загрязнения содержания, которое возрастает по мере того, как притупляется сознание. Почти безграничное загрязнение образов в сновидениях, и особенно в продуктах безумства, свидетельствует об их происхождении из бессознательного. В отличие от четкости и дифференцированности форм в сознании, содержание бессознательного крайне расплывчато, и по этой причине возможно загрязнение любой степени. Если бы мы попытались постичь состояние, в котором нет никакой четкости, мы, наверное, ощущали бы все как одно целое. Следовательно, не исключено, что особое ощущение единства происходит от сублимированного осознания совокупного загрязнения в бессознательном. Посредством трансцендентной функции мы не только получаем доступ к «Единому Уму», но еще начинаем понимать, почему Восток верит в возможность освобождения человеком самого себя. Если посредством интроспекции и осознания компенсации бессознательным можно трансформировать состояние ума и таким образом прийти к разрешению болезненных конфликтов, очевидно, можно было бы говорить об «освобождении собственными силами». Но, как я уже намекал, есть загвоздка в этой самонадеянной претензии на освобождение собственными силами, ибо человек не может вызывать по желанию эти компенсации бессознательным. Он должен полагаться на вероятность того, что они могут иметь место. Он также не может изменить этот специфический характер компенсаций: est ut est aut non est [Есть, когда есть, в противном случае нет (лат.)]. Любопытно, что восточная философия, по-видимому, почти не знает об этом весьма важном факте. И именно этот факт дает психологическое обоснование точке зрения Запада. Кажется, что западный ум обладает очень сильной интуицией относительно роковой зависимости человека от некой темной силы, которая должна сотрудничать, если все будет обстоять благополучно. Действительно, если бессознательное не может сотрудничать в любое время в любом месте, человек мгновенно теряется в своей самой обычной деятельности. Может отказать память, действия утратят согласованность, ничто не будет интересовать, нельзя будет сосредоточиться, и такие нарушения могут стать причиной серьезного расстройства, смерти в результате несчастного случая, неспособности осуществлять профессиональную деятельность, душевного потрясения. Раньше люди называли богов неблагосклонными. Сейчас мы предпочитаем называть это неврозом и видим причину в недостатке витаминов, в расстройстве эндокринной системы, в переутомлении или расстройствах половой функции. Сотрудничество бессознательного — это то, о чем мы никогда не думаем и всегда принимаем как само собой разумеющееся, и оно есть, поистине, очень серьезное обстоятельство, когда внезапно перестает действовать. По сравнению в другими расами — китайской, например,— у белого человека психическое равновесие или, сказать проще, мозг, представляется слабым местом. Мы, естественно, стремимся уйти от наших слабостей — факт, которым можно объяснить тот вид экстраверсии, которая всегда ищет безопасности путем доминирования над ее окружением. Экстраверсия идет рука об руку с недоверием к внутреннему человеку, если вообще осознается его присутствие. Кроме того, мы все склонны недооценивать вещи, которых мы боимся. Должно иметься какое-то основание для нашего абсолютного убеждения в том, что nihil sit in intellectu quod non antea fuerit in sensu [Нет, пожалуй, ничего в мыслях, что не было прежде воспринято с помощью чувств (лат.)] — девиз нашей западной экстраверсии. Но, как мы подчеркивали, эта экстраверсия психологически оправдана тем жизненным фактом, что компенсация бессознательным неподконтрольна человеку. Я знаю, что йога гордится свой способностью контролировать даже процессы бессознательного, так что ничего не может происходить в психике в целом, что неподотчетно высшему сознанию. Я не имею ни малейшего сомнения относительно того, что такое состояние в принципе возможно. Но это возможно только путем сближения с бессознательным. Такое сближение есть восточный аналог нашего западного фетиша «полной объективности», автоматической подчиненности одной цели, одной идее или делу ценой утраты всех следов внутренней жизни. С точки зрения Востока, эта полная объективность производит устрашающее действие, ибо приводит к полному погружению в сансару. С другой стороны для Запада самадхи не что иное, как ничего не значащее сновидение. На Востоке внутренний человек всегда держал твердой хваткой внешнего человека, и мир не имел возможности оторвать его от внутренних корней. На Западе внешний человек возвышается до такой степени, что становится отчужден от своей внутренней сущности. Единый Ум, Единство, безграничность и вечность оставались прерогативой Единого Бога. Человек становился маленьким, ничтожным и, как правило, виноватым. Думаю, из моих рассуждений становится ясным, что какими бы противоречивыми ни были эти две точки зрения, каждая имеет свое психологическое обоснование. Обе являются односторонними в том смысле, что упускают из виду и не учитывают тех факторов, которые не укладываются в их собственную схему. Одна недооценивает мир сознания, другая — мир Единого Ума, и получается, что в своем экстремизме обе стороны теряют половину вселенной; их жизнь лишена целостной реальности, и может стать искусственной и нечеловеческой. На Западе существует магия «объективности», аскетизм ученого или маклера, которые оставляют красоту и многообразие жизни ради идеальной или не столь идеальной цели. На Востоке существует мудрость, мир, отрешенность и инерция души, которая вернулась к своим трудноразличимым истокам, действительно оставив все печали и радости существования, как это, по-видимому, должно быть. Неудивительно, что односторонность приводит к очень похожим формам монашества в обоих случаях, гарантирующим отшельнику, святому человеку, монаху или ученому непоколебимое следование одной цели. Человек, великий эксперимент природы или его собственный эксперимент, очевидно, предназначен для всех этих поприщ — если он может удержаться на них. Без односторонности дух человека не мог бы раскрыться во всем его многообразии. И в попытке понять обе стороны я не нахожу ничего, что могло бы принести вред. Экстраверсия Запада и интроверсия Востока имеют одну общую цель. И тот и другой делают отчаянные попытки вторгнуться в простое естественное течение жизни. Это есть утверждение превосходства ума над материей, opus contra naturam [Противодействие природе (лат.)] — симптом молодости человека, все еще находящего радость в использовании самого мощного оружия, когда-либо изобретенного природой, — сознательного ума. Приближаясь к закату в далеком будущем, человечество, быть может, еще выработает другой идеал. Даже победа со временем перестает быть мечтой. Перед тем, как перейти к самим комментариям, я должен не забыть обратить внимание читателя на очень существенную разницу в тональности между трактатом по психологии и священным текстом. Ученый слишком легко забывает, что беспристрастное изложение темы может задевать ее эмоциональную сторону часто в недопустимой степени. Научный интеллект лишен человеческих черт и может быть чем-то другим: он не может не быть безжалостным в результате, хотя может быть благонамеренным в побуждении. Поэтому, анализируя священный текст, психолог должен по крайней мере знать, что его тема представляет не поддающуюся оценке религиозную и философскую ценность, которая, дабы не допустить святотатства, не должна оказаться в руках профана. Признаюсь, что отваживаюсь заниматься таким текстом только потому, что знаю и понимаю его ценность. Составляя комментарий к нему, я вовсе не намерен анатомировать его путем тяжеловесной критики. Напротив, моя цель — уяснение его символического языка, дабы он легче отвечал нашему пониманию. Для этого его возвышенные метафизические концепции необходимо рассмотреть в таком ракурсе, в котором можно будет увидеть, имеют ли какие-нибудь известные нам психологические факты параллели с концепциями Востока или хотя бы приближаются к ним. Надеюсь, что это не будет воспринято как попытка умалить или упростить тему. Моя цель состоит лишь в том, чтобы идеи, чуждые нашему образу мышления, сделать понятными в рамках психологического опыта Запада. То, что следует ниже, — это серия заметок и замечаний, которые надлежит читать вместе с разделами текста, имеющими такие же заглавия. Выражение почтения Восточные тексты, как правило, начинаются с утверждения, которое в европейских текстах обычно находится в конце как conclusio finalis [Заключительный вывод (лат.)] подробного анализа. Мы начинаем исследование с вещей общеизвестных и общепринятых и заканчиваем самой важной его темой. Поэтому фраза — «Следовательно, Трикая есть сам Всепросветленный Ум» будет у нас заключительной. В этом плане образ мышления Востока не очень отличается от нашего средневекового. До восемнадцатого века наши книги по истории и естествознанию начинались, как здесь, с решения Бога создать мир. Эта идея Вселенского Ума является общим местом на Востоке, так как она точно выражает интроверти-вный темперамент Востока. На языке психологии вышеприведенная фраза может быть перефразирована так: бессознательное есть корень всякого синтезирующего опыта (дхармакаи), матрица всех архетипов, или структурных моделей (самбхога-каи) и conditio sine qua non [Обязательное условие (лат.)] феноменального мира (нирманакаи). Предисловие Боги — архетипические мыслеформы, относящиеся к Самбхогакае [См. Shri-Chakra-Sambhara Tantra.— Tantrik Texts, vol. vii.]. Их мирные и гневные ипостаси, играющие очень важную роль в медитациях, описанных в «Тибетской книге мертвых», символизируют противоположности. В Нирманакае эти противоположности не более, чем человеческие конфликты, но в Самбхогакае они положительный и отрицательный принципы, объединенные в одной личности. Это соответствует психологическому опыту, также сформулированному Лао-цзы в «Дао дэ цзин», где говорится, что нет утверждения без его отрицания. Где есть вера, есть и сомнение; где есть сомнение, там может возникнуть вера; где есть благочестие, там есть и соблазн. Только у святых бывают бесовские видения, и тираны являются рабами своих слуг. Если мы тщательно проанализируем наш собственный характер, мы обязательно обнаружим, что, как говорит Лао-цзы, «высокое стоит на низком», что противоположности обусловливают друг друга, что они, фактически, одна и та же сущность. Это можно легко заметить в людях с комплексом неполноценности: временами они обнаруживают нечто похожее на манию величия. Тот факт, что противоположности кажутся богами, просто объясняется признанием их чрезвычайного могущества. Поэтому китайская философия объявила их космическими принципами и нарекла «ян» и «инь». Чем больше пытаются разделить их, тем больше возрастает их сила. «Когда дерево растет вверх к небу, его корни достигают преисподней»,— говорит Ницше. Однако наверху, как и внизу, это то же самое дерево. Нашему западному мышлению свойственно разделять два аспекта на антагонистические персонификации — на Бога и Дьявола. И в такой же мере характерно для мирского оптимизма протестантов тактично умалчивать о Дьяволе, по крайней мере в недавнее время. Omne bonum a Deo, omne malum ab homine [Все хорошее от Бога, все плохое от человека (лат.)] — неудобное умозаключение. «Видение реальности» явно относится к Уму как к высшей реальности. На Западе, однако, бессознательное считается фантастической ирреальностью. «Видение Ума» подразумевает освобождение человеком самого себя. С психологической точки зрения это означает, что чем большее значение мы придаем процессам бессознательного, тем дальше мы отходим от мира желаний и разделенных противоположностей и тем ближе мы подходим к состоянию бессознательного с его характеристиками единства, неопределенности и вневременности. Это, действительно, освобождение самого себя от борьбы и страданий. «Этим методом познается собственный ум». Ум в этом контексте, очевидно, является умом индивидуума, то есть его психикой. Психология может согласиться с этим, поскольку познание бессознательного является одной из ее главных задач. Приветствие Единому Уму Эта глава весьма убедительно показывает, что Единый Ум есть бессознательное, так как он определяется как «вечный, неведомый, невидимый и неузнанный». Но он также обнаруживает положительные свойства, которые соответствуют восточному опыту. Он является всегда ясным, всегда существующим, сияющим и незатмеваемым. Чем больше мы сосредоточиваемся на содержании бессознательного, тем больше оно заряжается энергией. Это содержание становится оживленным, как бы освещенным изнутри. Фактически оно превращается в некоторый заменитель реальности. В аналитической психологии мы осуществляем методическое использование этого феномена. Я назвал этот метод «активное воображение». Игнатий Лой-ола также использовал его в своих «Упражнениях». Имеется свидетельство о том, что нечто похожее применялось в медитативной практике алхимической философии [См. C.G. Jung. Psychology and Alchemy, Part III.]. К чему приводит незнание Единого Ума «Знание того, что именуется в народе «ум», широко распространено». Это относится к сознательному уму каждого в отличие от Единого Ума, который неизвестен, то есть является бессознательным. К этим учениям «будут также стремиться обычные люди, которые, не зная Единого Ума, не знают себя». Познание себя здесь определенно отождествляется с «познанием Единого Ума», означая, что знание бессознательного лежит в основе понимания индивидом собственной психики. Стремление к такому знанию — признанный на Западе факт, о чем свидетельствуют успехи, достигнутые в наши дни в области психологии, и растущий интерес к этим вопросам. Желание людей приобрести психологические знания в основном объясняется страданиями, которые являются следствием отхода от религии и отсутствием духовного руководства. «Они странствуют... в Трех Мирах... и потому обречены на страдания». Это утверждение не требует комментариев, так как мы знаем, что может означать невроз с точки зрения душевного страдания. В этой главе объясняется, почему мы имеем сейчас в нашем распоряжении такую науку, как психология бессознательного. Даже если человек хочет «познать ум во всей полноте, возможности для этого нет». В тексте снова подчеркивается, что трудно получить доступ к основанию ума, потому что оно бессознательное. К чему приводит потворство желаниям «Те, кто находится под властью желаний, не могут увидеть Ясный Свет». «Ясный Свет» также относится к Единому Уму. Желания требуют внешнего исполнения. Они куют цепь, приковывающую человека к миру сознания. Находясь в этом состоянии, он, естественно, не может распознать содержание своего бессознательного. И поистине, исцеляющая сила возникает при оставлении мира сознания — до определенной черты. За этой чертой, которая варьируется у разных людей, оставление приводит к небрежению и подавлению. В результате даже «Средний Путь» «остается скрытым во тьме желаниями». Это очень верное утверждение нельзя слишком настойчиво бубнить в уши европейцам. Пациенты и обычные люди, познакомившись с содержанием своего бессознательного, набрасываются на него с таким же неуемным вожделением и жадностью, которыми они в своей экстраверсии были одержимы прежде. Проблема состоит не столько в оставлении объектов желания, как в более отстраненном отношении к желанию как таковому, независимо от того, что представляет собой его объект. Мы не можем заставить бессознательное компенсировать неудержимость неконтролируемого желания. Мы должны терпеливо ждать того момента, когда это произойдет само собой, и примириться с той формой, которую эта компенсация примет. Следовательно, нас подводят к некоторому виду созерцательного отношения, которое само по себе нередко приносит облегчение и исцеление. Трансцендентное единство «Противоположностей, в действительности, не существует, так же неистинен плюрализм». Это, безусловно, одна из основополагающих истин Востока. Противоположностей не существует: и наверху и внизу — одно и то же дерево. В «Изумрудной Скрижали» сказано: «То, что находится внизу аналогично тому, что находится вверху, и то, что вверху, аналогично тому что находится внизу, чтобы осуществить чудеса единой вещи» [См. J. Ruska. Tabula Smaragdina: Bin Beitrag zur Geschichte der Hermetischen Literatur, 1926, p. 2.] Перевод «Изумрудной Скрижали Гермеса Трисмегиста» с комментариями опубликован в журнале «Наука и религия», 1993, № 10, с. 41. Плюрализм даже более иллюзорен, поскольку все конкретные формы берут начало в нераздельном едином психической матрицы, в глубинах бессознательного. Это утверждение, содержащееся в нашем тексте, в психологическом плане относится к субъективному фактору, материалу, мгновенно получаемому под влиянием раздражителя, то есть первого впечатления, которое, как мы видели, истолковывает каждое новое ощущение в терминах прошлого опыта. «Прошлый опыт» восходит к инстинктам, то есть, к унаследованным, присущим природе человека моделям функционирования психики, прародительским и «вечным» законам человеческого ума. Но это утверждение полностью игнорирует возможную трансцендентную реальность физического мира как такового — проблема для философии Санкхья известная, в которой пракрити и пуруша как поляризация Вселенского Бытия образуют космический дуализм, который вряд ли можно обойти. Нужно закрыть глаза на дуализм и на плюрализм, так же и забыть все о существовании мира, если есть стремление придерживаться монистического взгляда на происхождение жизни. Естественно, возникают вопросы: почему Одно проявляется как многое, когда конечная реальность есть Всеединство; что является причиной плюрализма или иллюзии плюрализма; если Одно довольно самим собой, почему оно отражается во многих; что, в конце концов, более реально — то, что отражается, или зеркало, которое оно использует. Возможно, задавать такие вопросы не следует, поскольку нет ответа на них. С точки зрения психологии будет правильным утверждение о том, что «Единство» достигается путем отключения от мира сознания. В стратосфере бессознательного не случаются грозы, потому что там нет достаточной дифференциации, вызывающей напряжения и конфликты. Они существуют на поверхности нашей реальности. Ум, в котором объединены несовместимые вещи — сансара и нирвана — есть в сущности наш ум. Продиктовано это утверждение великой скромностью или безграничным высокомерием? Означает, что Ум есть «не что иное», как «наш ум» или что наш ум и есть этот Ум? Безусловно, верно последнее, и, с точки зрения Востока, в этом утверждении нет никакого высокомерия. Напротив, оно совершенно естественное, хотя для нас это равнозначно утверждению: «Я — Бог». Это не вызывающий сомнений «мистический» опыт, хотя и встречаемый в штыки на Западе, но на Востоке, где он порожден умом, никогда не терявшим контакта с матрицей инстинктов, он имеет совершенно другое значение. Коллективная интровертивная позиция Востока не позволила миру чувств порвать связь с бессознательным; психическая реальность никогда серьезно не опровергалась, несмотря на наличие так называемых материалистических спекуляций. Единственная известная аналогия этого факта есть состояние ума первобытных людей, смешивающих сон и действительность самым удивительным образом. Мы, разумеется, не склонны считать ум человека Востока первобытным, так как мы восхищаемся его замечательной культурой и разносторонностью. Однако его матрицей является ум первобытного человека, и это особенно справедливо в отношении того аспекта, который акцентирует роль психических явлений, таких как призраки и духи. Запад просто культивировал другой аспект первобытного состояния, а именно скрупулезное наблюдение за явлениями природы, в ущерб отвлеченному подходу. Наше естествознание есть уменьшенная копия удивительной наблюдательности первобытного человека. Из-за опасения быть опровергнутыми фактами мы добавили к нему только теорию в уменьшенном объеме. Восток, со своей стороны, культивирует психический аспект первобытного ума в сочетании с чрезмерной отключенностью. Из фактов слагаются превосходные истории, но другого создается мало. Таким образом, если Восток говорит об Уме как присущем каждому, гордости или скромности в этом заявлении содержится не больше, нежели в европейской вере в факты, полученные, в основном, путем собственных наблюдений, и иногда, в меньшей степени, с помощью умозаключения. Поэтому европеец вполне обоснованно избегает слишком большой отвлеченности. Великое Само-Освобождение Я отмечал неоднократно, что смещение основополагающего личностного чувства в сторону менее сознательной области ума производит освобождающее действие. Я также кратко освещал трансцендентную функцию, вызывающую трансформацию личности и подчеркивал важность самопроизвольной компенсации бессознательным. Еще я указывал на пренебрежение этим важным фактом в йоге. В этой главе мои наблюдения получают подтверждение. В овладении «всей сутью этих учений», по-видимому, также заключена вся суть «освобождения». На Западе это понимают так: «Учи свой урок и повторяй его, и тогда ты будешь освобожден». Это как раз то, что происходит с большинством европейцев, занимающихся йогой. Они имеют большую склонность «делать» это экстравертивным способом, забывая об обращении ума внутрь, хотя это составляет сущность таких учений. На Востоке эти «истины» составляют часть коллективного сознания в такой большой степени, что они впитываются учеником, по меньшей мере, интуитивно. Если бы европеец смог вывернуть себя наизнанку и жить, как человек Востока, исполняя все обязанности в социальной, моральной, религиозной, интеллектуальной и эстетической сферах, что является характерным для такого образа жизни, он смог бы получить пользу от этих учений. Но нельзя быть хорошим христианином по вере, по моральным качествам или по складу ума и в то же время практиковать настоящую йогу. Я сталкивался с большим числом случаев таких несоответствий, и это сделало меня крайним скептиком. Проблема состоит в том, что европеец не может сбросить с себя груз своей истории так же легко, как делает это его короткая память. История, можно сказать, написана кровью. Я не советую прикасаться к йоге, не проведя тщательного анализа реакций бессознательного. Какая польза имитировать йогу, если ваша темная сторона остается такой же, какая была у средневекового христианина? Если вы сядете на шкуре антилопы под деревом бо или поселитесь в келье гомпа на всю оставшуюся жизнь, не волнуемый ни политикой, ни обесцениванием ваших акций, я одобрю ваш выбор, но йога в «Мейфэр» или на Пятой авеню или в каком-либо другом месте с телефоном есть подделка. Принимая в расчет психологию человека Востока, можно считать, что учение служит цели. Но если отсутствует готовность отречься от мира и исчезнуть в бессознательном навсегда, одно учение не даст результата, по крайней мере, желаемого. Для этого необходимо объединение противоположностей и, в частности, примирение с помощью трансцендентной функции экстравертивной природы с интровертивной, что является трудной задачей. Природа ума Эта глава содержит ценную информацию из области психологии. В тексте говорится: «Ум имеет качество интуитивной («быстро постигающей») Мудрости». Здесь «ум» понимается как немедленное восприятие «первого впечатления», которое передает всю сумму предыдущего опыта, основанного на моделях инстинктов. Это подтверждает наши замечания об интровертивном в сущности предрассудка Востока. Эта формула также наводит на мысль о сильно дифференцированном характере интуиции Востока. Для этого интуитивного ума характерно игнорирование фактов и предпочтение возможностей [См. Psychological Types, definition 36, p. 641.]. Утверждение, что Ум «не имеет существования», очевидно, подразумевает особую «потенцию» бессознательного. Вещь кажется существующей только в той степени, в какой мы знаем о ней. Этим объясняется, почему так много людей не склонны верить в существование бессознательного. Когда я говорю пациенту, что он до предела наполнен фантазиями, он часто выражает крайнее удивление, совершенно не подозревая о той фантастической жизни, которую он ведет. Названия, данные Уму Различные термины, используемые для выражения «трудной для понимания» мысли, являются важным источником информации о возможных путях интерпретации этой мысли и в то же время указывают на ее расплывчатость и противоречивость даже в пределах страны, религии или философии, где она зародилась. Если бы мысль была абсолютно конкретной и общеизвестной, не потребовалось бы использовать для ее обозначения различные названия. Но когда что-то малоизвестно или двусмысленно, оно может рассматриваться с различных углов, и тогда для выражения его характеристик возникает необходимость в употреблении целого ряда названий. Классическим примером является философский камень, и многие трактаты древних алхимиков содержат длинные перечни его названий. Утверждение, что «названия, данные Уму, бесчисленны», доказывает, что Ум предстает таким же непонятным и неопределенным, как и философский камень. Субстанцию, которая может иметь «множество» названий, следует, очевидно, считать обнаруживающей столько же качеств, или граней. Если их действительно множество, их невозможно посчитать, и, следовательно, эту субстанцию вряд ли можно описать и познать. Ее невозможно постичь во всей полноте. Таким, безусловно, является бессознательное, и это служит еще одним подтверждением того, что Ум является для Востока эквивалентом нашей концепции бессознательного, точнее, коллективного бессознательного. В соответствии с этой гипотезой, в тексте повторяется, что Ум также называется «ментальным субъектом». «Субъект» — важный термин в аналитической психологии, в которой много сказано о том, что не требует здесь повторения. [Я отсылаю заинтересованного читателя к литературе: C.G. Jung. Two Essays on Analytical Psychology, p. 268; Psychological Types, def. 16, p. 540; Psychology and Alchemy, Part II; Psychology and Religion, passim]. Хотя символы «субъекта» создаются благодаря работе бессознательного и обычно проявляются в сновидениях [Один такой случай описан в «Psychology and Alchemy», Part II.]; факты, которые объединяет эта концепция, не являются только психологическими; они включают также аспекты физического существования. В этом и других литературных источниках Востока «субъект» представляет чисто духовную идею, но в западной психологии «субъект» означает комплекс, включающий инстинкты физиологические и близкие к физиологическим процессам. Для нас чисто духовный комплекс непостижим по причинам, отмеченным выше [Это не критика точки зрения Востока в целом, так как согласно «Амитаюс-дхьяна-сутре», тело Будды является объектом медитации]. Интересно отметить, что на Востоке тоже есть «еретики», отождествляющие субъект с эго [См., например, «Чхандогья-упанишада», viii, 8.]. У нас эта ересь довольно широко распространена, и ее приверженцы — все те, кто убежден, что эго-сознание есть единственная форма психической жизни. Ум как «средство достижения Другого Берега» указывает на связь между трансцендентной функцией и идеей Ума, или Субъекта. Так как непознаваемый аспект Ума, то есть бессознательное, всегда представляет себя сознанию в виде символов (субъект является одним из таких символов), символ действует как «средство достижения Другого Берега», иными словами, как средство преображения. В моем очерке о психической энергии я отмечал, что символ действует как преобразователь энергии [Contributions to Analytical Psychology, 1928, p. 54.]. Моя интерпретация Ума, или Субъекта, как символа не является произвольной: в самом тексте он именуется Великий Символ. Также обращает на себя внимание тот факт, что, как было сказано выше, в тексте признается «потенция» бессознательного, и Ум называется Единое Семя и Потенция Истины. Матричный характер бессознательного подтверждается термином «Основание Всего». Ум не имеет времени Я уже разъяснял, что это «отсутствие времени» есть качество, присущее опыту коллективного бессознательного. Сказано, что применение «йоги освобождения» возвращает сознанию все забытое знание прошлого. Тема восстановления, возмещения присутствует во многих мифах об искуплении, и является также важным аспектом психологии бессознательного, обнаруживающего чрезвычайно много архаического материала в сновидениях и непроизвольных фантазиях здоровых и душевно больных людей. Самопроизвольное проявление архаических моделей (как компенсация) в процессе систематического анализа индивидуума имеет эффект восстановления. Также является фактом, что сновидения, предупреждающие о событиях, довольно часты, и это является подтверждением того, что в тексте именуется «знанием будущего». Очень трудно дать толкование «собственному времени» Ума. С психологической точки зрения мы должны согласиться с приведенным здесь комментарием д-ра Эванса-Вентца. Бессознательное, конечно, имеет свое «собственное время», поскольку в нем соединены прошедшее, настоящее и будущее. Характер сновидений, которые посещали Дж. У. Данна (J.W. Dunne) [J.W. Dunne. An Experiment with Time, 1927.], когда он видел ночью накануне то, что по логике должен был видеть в следующую ночь, не является редкостью. Ум в его истинном состоянии В этой главе описывается состояние отстраненного сознания [Я уже объяснял это в «The Secret of the Golden Flower», P. 21 ff.], которое соответствует психическому опыту, очень распространенному на Востоке. Подобные описания можно найти в китайской литературе, как, например, в «Хуи Мин Чин»: Свет окружает мир духа. Утверждение, что «ум одного существа неотделим от умов других существ» — другой способ констатации факта «всеобщего загрязнения». Так как все различия исчезают в бессознательном состоянии, напрашивается вывод, что различие между отдельными умами также должно исчезнуть. Там, где есть снижение уровня сознания, мы имеем дело с примерами тождества в бессознательном [Psychological Types, def. 25, p. 552] того, что Леви-Брюль называет «мистическое участие» [Cм. L. Levy-Bruhl. Les Fonctions mentales dans les societes inferieures]. В последнее время эта концепция, а также концепция etat prelogique [пралогическое мировосприятие] подвергалась этнологами суровой критике, и кроме того, сам Леви-Брюль стал сомневаться в конце своей жизни в ее состоятельности. Вначале он исключил прилагательное «мистическое», испугавшись плохой репутации этого термина среди интеллектуалов. Скорее можно сожалеть, что он сделал такую уступку рационалистическому предрассудку, так как «мистическое» — подходящее слово для обозначения тождества в бессознательном. Всегда в нем присутствует оттенок таинственного. Тождество в бессознательном — хорошо известное психологическое и психопатологическое явление (тождество с людьми, вещами, функциями, ролями, положением, верованиями и т. д.), которое является только штрихом, присущим больше уму первобытного, нежели цивилизованного человека. Леви-Брюль, не имевший, к сожалению, подготовки в области психологии, не знал об этом факте, который его критики игнорируют.) Постижение Единого Ума есть, как сказано в тексте, постижение «единства Трикаи»; именно он создает это единство. Но мы не можем себе представить, как такое познание может когда-либо быть достигнуто в полной мере. Всегда останется кто-то или что-то, чтобы испытывать это состояние, чтобы сказать: «Я знаю, что такое единство. Я знаю, что нет различия». Самый факт постижения доказывает его неизбежную незавершенность. Невозможно знать что-то, что не отличается от тебя. Даже когда я утверждаю: «Я знаю себя», бесконечно малое эго (познающее я) все еще отличается от меня. В этом как бы атомистическом эго, которое совершенно игнорируется недуалистическим в целом мировосприятием Востока, тем не менее скрыты вся плюралистическая вселенная, которую никто не упразднял, и ее реальность, которую никто не уничтожал. Опыт «слияния» — один из примеров «быстрого познавания», достигнутого Востоком, интуитивное видение того, что происходит, если бы человек мог существовать и одновременно не существовать. Если бы я был мусульманин, я бы считал, что власть Всемилостивого бесконечна и что только Он может сделать человека существующим и, в то же время, несуществующим. Но представить себе такую возможность я не могу. Я поэтому считаю, что в этом вопросе интуиция Востока превзошла самое себя. Ум не создан В этой главе подчеркивается, что так как Ум не имеет качеств, нельзя утверждать, что он создан. Но в таком случае нелогично утверждать, что он не создан, так как такое определение есть тоже «качество». На самом деле нельзя ничего утверждать о вещи, которая не имеет отличий, лишена качеств и, вдобавок, «непознаваема». Именно по этой причине западная психология не говорит о Едином Уме, а о бессознательном, считая его вещью в себе, ноуменом, «сугубо отрицательной пограничной концепцией», если употребить терминологию Канта [См. «Критика чистого разума», раздел I, часть 1, 2, 3]. Нас часто упрекали за использование такого содержащего отрицание термина, но, к сожалению, интеллектуальная честность не позволяет употребить положительный. Интроспективная йога Если бы оставалось какое-то сомнение относительно тождественности Единого Ума и бессознательного, в этой главе оно обязательно было бы развеяно. «Единый Ум, поистине, имеет природу Пустоты и лишен какого-либо основания, и ум индивида также пустой, как небо». Единый Ум и ум индивида в одинаковой степени пустые и ничем не заполненные. Это утверждение может относиться только к коллективному бессознательному и бессознательному индивида, так как сознательный ум ни в коей мере не является «незаполненным». Как я уже говорил ранее, ум человека Востока делает основной упор на субъективный фактор и особенно на интуитивное «первое впечатление», то есть психологический настрой. Это выражено в утверждении, что «все явления — поистине чьи-то мысли, самозарождающиеся в уме». Ум — местопребывание Дхармы О Дхарме, законе, истине, руководительнице, говорится, что она «ни в каком ином месте, кроме как в уме, не находится». Следовательно, бессознательному приписываются все те способности, которые Запад приписывает Богу. Трансцендентная функция, однако, показывает, насколько прав Восток, считающий, что комплексный опыт дхармы проистекает изнутри, то есть из бессознательного. Это также свидетельствует о том, что явление непроизвольной компенсации, неподконтрольное человеку, имеет такое же содержание, как «милость», или «воля Бога». В этой и предыдущей главах неоднократно подчеркивается, что интроспекция является единственным источником информации о духе и духовном руководстве. Если бы интроспекция представляла собой нечто патологическое, как думают некоторые на Западе, мы должны были бы отправить в дом умалишенных практически весь Восток или те его области, которые еще не заражены хваленой цивилизацией Запада. Учения, повергающие в изумление В этой главе Ум назван «Естественной Мудростью», что фактически совпадает с термином, употребленным мной для обозначения символов, создаваемых бессознательным. Я назвал их «естественными символами» [«Psychology and Religion», 1938; «Dogma and Natural Symbols»; «A Natural Symbol»]. Я выбрал этот термин, когда еще ничего не знал об этом тексте, и упоминаю этот факт просто потому, что он свидетельствует о большом сходстве в знаниях, приобретенных восточной и западной психологией. В тексте также утверждается то, что нами уже было сказано ранее, а именно, что «познающего» эго нет. «Хотя он — Полнота Реальности, нет воспринимающего ее. И это изумляет». Действительно, изумляет, как чудо, и притом необъяснимое, ибо как вообще может быть познана такая вещь в истинном смысле этого слова? «Зло его не загрязняет», и «он остается непричастным к добру». Напомним высказывание Ницше о «шести тысячах футов за пределами добра и зла». Однако последствия, к которым приводит это высказывание, обычно игнорируются приверженцами восточной мудрости. Человек может восхищаться этим возвышенным безразличием к принципам морали, чувствуя себя в безопасности в своей уютной квартире, уверенный в благосклонности восточных богов. Но соответствует ли это нашему характеру, нашей истории, которая этим не преодолевается, а просто забывается? Думаю, что нет. Всякий, кто почитает высшую йогу, должен будет доказать на деле безразличие к нравственным понятиям не только как совершающий зло, а больше как его жертва. Психологам хорошо известно, что моральный конфликт нельзя разрешить одним заявлением о превосходстве, граничащем с жестокостью. В наши дни мы является свидетелями нескольких ужасных примеров игнорирования моральных принципов людьми, обладающими безграничной властью. Я не сомневаюсь, что на Востоке непричастность к злу, как и к добру, сочетается с отрешенностью во всем таким образом, что йог разрывает связи с этим миром и далек от того, чтобы наносить кому-либо вред. Но я склонен считать всякое стремление европейца к отречению как простой уход от моральных обязанностей. Каждый пробующий себя в йоге должен поэтому хорошо понимать ее далеко идущие последствия. В противном случае его так называемый поиск останется пустой тратой времени. Четырехступенчатый Великий путь В тексте говорится: «Эта медитация не связана с сосредоточением ума». Распространено мнение, что йога, в основном, есть усиленное сосредоточение. Нам кажется, что мы знаем, что такое сосредоточенность, но очень трудно прийти к правильному пониманию сосредоточения, практикуемого на Востоке. Как показывает изучение дзен-буддизмa [См. D.T. Suzuki. Essays in Zen Buddhism], наша сосредоточенность может быть полной противоположностью восточной. Однако, если понимать фразу «не связана с сосредоточением ума» буквально, это может только означать, что медитация ни на что не направлена. Если она ни на что не направлена, это будет скорее растворение сознания и, следовательно, прямое приближение к бессознательному состоянию. Сознанию всегда присуща определенная степень сосредоточения, без которого содержание ума лишается ясности и отсутствует сознание чего-либо. Медитация без сосредоточения будет бодрствующим, но бессодержательным состоянием, граничащим с переходом в состояние сна. Так как в тексте эта медитация называется «самой превосходной из всех видов медитации», следует предположить существование менее превосходных видов медитации, которые, по логике, должны включать больше сосредоточения. Медитация, о которой говорится в тексте, вероятно, является своего рода Царской Дорогой к бесознательному. Великий свет В большинстве многочисленных форм мистицизма в отношении главного мистического опыта просветления удачно использован в качестве символа свет. Любопытный парадокс состоит в том, что приближение к области, представляемой нами как путь в совершенную тьму, сопровождается в результате светом озарения. Однако это есть обычное enantiodromia per tenebras ad lucem [Путь через тьму к свету (лат.) — Примеч. пер. О.Т.]. Многие посвятительные церемонии [Как в элевсинских таинствах и в культах Митры и Аттиса.] изображают спуск в пещеру, погружение в пучину вод или возвращение в утробу для нового рождения. Символика нового рождения просто указывает на соединение противоположностей — сознания и бессознательного — посредством аналогий с обращением к предметам физического мира. В основе всей этой символики нового рождения лежит трансцендентная функция. Так как эта функция приводит к расширению сознания (за счет добавления к прежнему состоянию ранее не осознаваемого содержания), новое состояние характеризуется большим прозрением, что символизируется увеличением света [В алхимии философский камень имел среди прочих Iтакие названия: lux moderna, lux lucis, lumen luminum (свет светов) и др.]. Следовательно, это есть более просветленное состояние по сравнению с относительной тьмой предыдущего. Во многих случаях свет возникает даже визуально. Йога пути к нирване В этой главе приведено одно из лучших высказываний, касающихся полного исчезновения сознания, что, по-видимому, является целью этой йоги: «Когда нет двух таких вещей, как действие и совершающий действие, если ищут совершающего действие и не находят нигде, тогда достигается цель — обретение всех плодов и также сам окончательный результат»>. Этим очень четким определением метода и его цели я закончу мой комментарий. Текст, который следует в Книге II, исполнен великой красоты и мудрости и не содержит ничего требующего разъяснения. Его содержание можно передать на языке психологии и истолковать с помощью положений, сформулированных мной здесь, в первой части, и анализируемых во второй.
II. КОММЕНТАРИИ К ТЕКСТУ
"ТИБЕТСКОЙ КНИГИ О ВЕЛИКОМ ОСВОБОЖДЕНИИ"
Мы забываем друг друга, когда в спокойствии и чистоте
черпаем силу из Пустоты.
Пустота наполнена светом Небесного Сердца...
Сознание исчезает в процессе созерцания.
(Перевод из «Hui Ming Ch'ing»,
Chinesische Blatter, ed. R. Wilhelm, vol. i, no. 3.)
К публикациям по теме "ФИЛОСОФИЯ и ПСИХОЛОГИЯ"